Но это «странно» мне однозначно понравилось. Я бы хотела, чтобы оно длилось вечно.

– Этот робот просто ужасен, – возмущенно бурчал себе под нос Шестаков-старший, то и дело поглядывая на динозавра. Робот почему-то не рычал, звук больше напоминал кряхтение.

– Вы его просто сломали, – вставил Витя и потянулся к пирожку. Он уже съел три, и явно это был не предел.

– Ты купил какую-то бракованную ерунду.

– Нормальная эта ерунда, – фыркнул Шестаков, делая глоток компота. Мама даже его успела сварить.

– Бракованная, – стоял на своем Олег Николаевич.

– Сам ты… – прошипел Витя.

– Что ты сказал?

– Ничего, – отвел взгляд в сторону Шестаков.

– Нет, ты что-то сказал. Я точно слышал.

– Возраст, па, берет свое. Слух уже не тот, туда-сюда, – с серьезной мордашкой заявил Витя отцу. Я уже думала, Олег Николаевич обидится, мой бы папа точно взорвался. Но нет, Шестаков-старший лишь тихо усмехнулся. Они будто были на одной волне с сыном.

Тем временем из тарелок потихоньку исчезала еда, Витя еще громче шутил, а я, не скрывая эмоций, смеялась над его шутками. Мотя иногда подбегал к нам вместе со своим роботом, он повторял звуки, которые издавал динозавр. Мама снимала сына на камеру телефона, а Олег Николаевич со вздохом покачивал головой, повторяя, как нынче некачественно делают игрушки.

Я смотрела на эту картину, и в какой-то момент глаза защипало от переизбытка счастья, что вспорхнуло бабочкой в моей груди. Сегодняшний ужин отличался ото всех других ужинов за последние лет десять. Сегодня за одним столом мы были большой и дружной семьей, самыми близкими друг другу людьми. Мне вдруг захотелось остановить время и никогда не давать ему ход. Это тепло внушало, что жизнь налаживается. Я от всей души в это поверила.

Когда с ужином было покончено, мама начала убирать со стола, она планировала закинуть тарелки в посудомоечную машину, но Витя вызывался помочь, собственно, я присоединилась к нему.

Мы вместе стояли на кухне у раковины, я наливала на посуду моющее средство, мыла и затем ополаскивала, а Шестаков натирал до блеска и откладывал в соседний ящик тарелки.

– Было вкусно, я так давно не ел пирожков твоей мамы. Надеюсь, ты умеешь печь такие же, – заявил нагло Витя, не сводя с меня пристального взгляда.

– А что если не умею?

– Это проблема, – он чуть наклонился и практически шепнул мне на ушко эту фразу. Я осторожно взглянула на Шестакова, на его решительное выражение лица, горящие глаза, в которых так и читалось желание чего-то большего, нежели натирание до блеска тарелок. Мне отчего-то сделалось смешно, я не смогла сдержать улыбку.

– Что за смешок?

– Ты слишком близко, отодвинься, это моя территория, – шутливо обозначила я, что в области раковины моему оппоненту не место.

– Хочешь сказать, мне на тебя смотреть нельзя? – от его игривого тона у меня по телу словно прошлась волна вибрации. Она очутилась возле сердца и притаилась в ожидании взрыва, который определенно вызовет еще большую волну чувств.

– Нельзя, не двигайся, – я выставила локоть вперед, а Витя подался еще ближе ко мне, пока его губы не оказались буквально в сантиметре от моей щеки. Удар за ударом. Вздох за вздохом. Мое лицо полыхало, а губы не могли прекратить улыбаться.

– Ошибаешься, мне все можно.

– И что же ты хочешь? – мы уже открыто флиртовали, и хотя я была полный ноль в подобных штучках, Шестаков будто включал невидимую магию, которой воздействовал на меня. И вот откуда-то бралась открытость, игривость, желание понравится… поцеловать. С одной стороны, это смущало, а с другой – я нравилась себе той, какой была сейчас, рядом с Витей. Я ощущала себя звездой, что наконец-то засияла на ночном небе.

– Ну…

– Витя, глянь, – раздался за спиной голос его отца.

– Па, ты просто чертовски вовремя, – вздохнул Шестаков, а затем еще и цокнул. Он походил на ребенка, у которого отняли конфету, довольно забавное зрелище.

– Конечно, вовремя. Не я же купил эту ерунду. Надо вернуть ее в магазин.

– Это всего лишь робот, – театрально взвыл Витя.

– Зачем поощрять брак?

– Па, ну какой брак?

– Вот иди сюда, я тебе сейчас все расскажу!

И они в самом деле ушли в зал разбираться с роботом. Я же, не придумав чем себя занять, решила заглянуть в комнату Вити. Там было довольно темно и тихо, хотя голоса домашних доносились и до спальни. Прикрыв за собой дверь, я включила свет и присела на край кровати, оглядывая место, пропитанное духом нашей юности.

Тут ничего не изменилось с тех пор, я будто вернулась на три года назад, будто впервые переступила порог этого таинственного места, от которого захватывало дух и дрожали колени. Вот здесь, именно вот тут, мы сидели вместе с Витей, говорили по душам, мирились.

Я коротко улыбнулась сама себе, наверное, так распорядилась судьба, чтобы мы не смогли сберечь свои отношения. Но в этот раз я не проиграю судьбе, не позволю ей вмешиваться в нашу жизнь.

Неожиданно мой взгляд зацепился за открытку, она лежала на тумбочке возле телевизора. Я подошла, взяла ее и вернулась на кровать. Открытка была старой, на ней образовался даже небольшой слой пыли, словно здесь никто особо не убирался с момента Витиного отъезда.

Фиолетового цвета, с выпуклыми буквами, на которых еще остались блестки. Открытка напоминала валентинку, по типу таких дарили девчонки в классе седьмом или шестом. Если честно, я уже и не помнила, когда видела последний раз подобные штучки. На одной стороне была надпись: «Задай мне десять вопросов, ответы на которые ты обо мне не знаешь», а с другой сами вопросы.

Однако изучить вопросы я не успела, дверь открылась, и вошел Витя. Он задумчиво провел рукой по волосам, словно никак не мог сообразить, что от него хотят. Затем подошел ко мне, его взгляд тоже остановился на открытке.

– О, я помню ее, – сказал он, взяв из моих рук «десять вопросов». – Кир как-то на девчонку запал, купил эту ерунду и хотел ей подарить. А она его послала, сказала, что более глупого подарка не видела.

– Там странные вопросы? – спросила я, смотря на Витю снизу вверх. Он возвышался надо мной, крутя в пальцах открытку.

– Не знаю, хочешь ответить на них?

– Ну… – протянула неуверенно я. И Шестаков вдруг сел у моих ног на бежевый пушистый ковролин.

– Назови любую цифру, я прочитаю к ней вопрос, – озвучил он, с улыбкой на губах разглядывая меня. Это было так необычно: я сидела на кровати, Витя на полу у моих колен, воздух вокруг нас становился теплым, словно за окном не зимний вечер, а летний день, наполненный солнечными лучами.

– Какой ты хитрый.

– Это я еще не начинал.

– Семь.

– Так, так, так, – с умным видом Витя провел пальцем по открытке и зачитал вслух вопрос. – Ваше самое яркое воспоминание об этом человеке.

– Интересно, – я улыбнулась, а Шестаков неожиданно кинул открытку на пол, сам же положил мне на колени ладони, уперевшись в них подбородком. Он выглядел таким милым, в точности как в детстве, когда мы засыпали в одной кровати, рассказывая друг другу разные истории. Я облизнула губы, ощутив во рту давно забытую сладость, будто мне только что дали карамельку на палочке. Самую вкусную. Ту, о которой я мечтала всю жизнь. Взгляд Вити, направленный на меня, его улыбка и горячие ладони на моих коленях – все это вызывало щемящую нежность.

– Это было в тот день, когда я увидел тебя в зеленом сарафане. Помнишь? Мы тогда не поехали на велике, а пошли пешком.

– И что же было такого… во мне?

– Сарафан, что же еще? Ты в нем походила на лесную фею. Вся такая воздушная, смешная.

– Смешная? Это был новый сарафан! Вычеркни этот эпизод из своих воспоминаний! – игриво затребовала я.

– Аж десять раз, – насмешливым тоном ответил Витя.

– Немедленно! – я наклонилась к нему, продолжая возмущаться. Хотя на самом деле мне было все равно на тот сарафан и на то, какой я предстала в его глазах. Все это угасало на фоне улыбки Шестакова, его томного взгляда, который зачаровывал меня.